Загадочный Чемпионат Масутацу Оямы . 1947 год .

К сожалению, достойный ответ подобным сомнениям и критике в кёкусиновской литературе найти непросто – никаких подробностей, документов или хотя бы заявлений от первого лица – участника или свидетеля чемпионата.
Можете себе представить мою радость, когда я обнаружил-таки в книге авторитетного биографа основателя Кёкусина (недаром авторский текст предваряет предисловие Грэйс-Тиэки Оямы, дочери мастера) Мотои Саэсато «Ояма Масутацу-но синдзицу» («Правда об Ояме Масутацу») повествование от лица самого Оямы и даже одно свидетельство очевидца. Впрочем, такие тексты нельзя пересказывать, их непременно нужно давать только в переводе.

«Кстати, а не было ли для Оямы Масутацу затворничество на горе Киёсуми всего лишь уходом от погони – способом ускользнуть от внимания властей? Нет, не было. Прежде чем он, спустившись с горы Минобэ, принял решение отправиться через гору Ситимэн на гору Сандо, Ояма сделал стратегически важный ход, который оказал большое влияние на его дальнейшую каратистскую жизнь. Речь идёт о победе на первом послевоенном чемпионате Японии по каратэ, который прошёл в Киото в зале Маруяма кокайдо под эгидой общества Энсинкай. В это время – в сентябре 1947 года – Ояме Масутацу было 24 года. На этот турнир он отправился не потому, что хотел, во что бы то ни стало выступить на нём. Ояма отправился в Киото по приглашению некоего наставника, желая испытать, посмотреть, чего он достиг благодаря своим занятиям.
- Это было осенью 1947 года. В тот год на Японию обрушилось большое наводнение. Из-за наводнения, вызванного мощным тайфуном, серьёзно пострадал и регион Канто. Вода снесла все мосты на реках. В результате по дороге в Тибу мне пришлось переправиться вплавь через речку Эдогава, в том месте где раньше был мост, помню, я разделся догола и уложил вещи на голову. Дело в том, что я тогда узнал от одного из моих старших товарищей по занятиям каратэ, что в Киото намечается турнир по каратэ, и направлялся в Киото. Вообще-то, я поехал туда не потому, что хотел поехать, просто, когда я как-то поехал в Токио по какому-то важному делу, один из моих старших товарищей по занятия в обществе Бутокукай сказал мне: «В Киото будет турнир по каратэ, ты не хотел бы поучаствовать?».
- А вы не опасались, что, если выйдете на турнир, вас может схватить полиция?
- Ну, особенно не опасался. Просто в то время я уже думал, что даже если меня арестуют, то ничего особенно страшного не случится. В конце концов, я никого не убил. К тому же я тогда уже пришёл к мысли, что большой разницы между страданиями в горах и страданиями в камере заключения нет. Да и если бы меня пришли арестовывать, я рассчитывал, что смогу отсрочить арест. Дело в том, что такие были тогда власти в Японии, полиция. Я имею в виду, что власти оказывали содействие оккупационным войскам, но делали это без всякого желания действительно помочь. Поэтому бывало и такое, что ко мне заходил полицейский и сообщал: «В такой-то день эмпи (военная полиция в армии США), возможно, придут за тобой, так что ты уж в этот день спрячься куда-нибудь». Так что я сел на поезд и поехал в Киото. На турнир я буквально ворвался. В то время я носил длинные волосы – до плеч. К тому же не брил бороду и усы, так что лицо у меня было совершенно заросшим – только глаза торчали. В общем, никто ко мне даже подходить не хотел. Я ведь как жил в ту пору? В баню не ходил – умою лицо под водопадом, утрусь – вот и всё умывание, ел живьём рыбу, пойманную в реке, жевал чеснок. В общем, когда я сошёл с поезда в Киото, никто из попутчиков ко мне даже не подошёл. Все от меня шарахались, у меня была перхоть, грязный я был. Когда я пришёл в зал, где проходил турнир, меня не хотели допускать из-за того, что я был грязный. Но всё-таки я добился разрешения участвовать, потому что среди судей нашелся мой знакомый. Кажется, его фамилия была Томодэ, это был мой сэмпай по занятиям в школе Годзю-рю, выходец с Окинавы. В то время в регионе Кансай он был известным мастером, все руки у него были в мозолях. На пяти пальцах у него было десять мозолей. На каждой руке – по десять мозолей, значит, на двух руках – двадцать мозолей. Он был коренастый, жирненький, с маленькими глазками. Вдвое старше меня, но, как рассказывали, очень сильный. Так вот он был судьёй. Говорят, он питался одними змеями. Такой вот странный человек был: говорил, что нужно есть мышей и змей. Похоже, он считал, что самый сильный тот, у кого по десять мозолей на руке.

Во время турнира я действовал очень быстро, напористо, мощно и произвёл большое впечатление. Я использовал левостороннюю стойку с выставленным вперед правым кулаком, прижав левую руку к правой кисти. Сегодня среди моих учеников нет ни одного, кто бы мог использовать такую технику. Когда я показал эту технику, все были восхищены. К тому же у меня в то время здорово получались удары ногами в прыжках, «треугольный прыжок» санкаку-тоби. Причём я прыгал не с разбега, а с места – поймаю нужный ритм, и – удар в прыжке. Я мог наносить удары в прыжках на высоте самых высоких мячиков, которые подвешены к потолку в зале генеральной штаб-квартиры Кёкусинкай, это уровень где-то двух метров. Причём я выполнял усиро кайтэн-гэри (удар в прыжке с кувырком с падением на спину). Так что бойцы из других школ не представляли для меня никакой проблемы. Тем более что, как и в годы войны, соревнования проходили по правилам сундомэ – без ударов в контакт.
Во время испытания тамэсивари я расколол штук двадцать пять черепиц (в некоторых источниках указано «восемнадцать»), причём все разбил. В кино я, кажется, разбиваю черепицу ударом сюто, но на самом деле я бил черепицу ударом сэйкэн.
Я тогда не назвал свою школу. Представился просто: «Ояма, занимаюсь каратэ». Похоже, зрители были просто очарованы моими движениями, ведь у меня здорово получалось даже сальто назад. А в кумитэ, если противник наносил мне удар кулаком, то я просто схватывал его руку и буквально раздавливал её в захвате. В результате я вышел победителем, но совершенно не радовался своей победе. По правде, я, одержав победу, вроде должен был бы радоваться, но почему-то мне не было весело. Просто меня одолевали две мысли.
Во-первых, мысль о том, что это турнир по бесконтактному каратэ. А, во-вторых, о том, что уровень участников слишком низкий. Я думал, что я был просто лишён возможности продемонстрировать свою подлинную силу. В результате, я ощущал скорее разочарование. Я думал: и это чемпионат Японии?! И это каратэ?! Честно говоря, мне, который был в самом расцвете – мне было тогда 23 или 24 года, - надо было бы радоваться, но я не мог. Чувствовал себя опустошённым. Я был разочарован и думал: «Неужели так всегда будет».
После турнира я тут же удалился в горы, чтобы посвятить себя тренировкам. Я хотел стать сильнее и потому ушёл на гору Киёсуми. Следующей моей целью был поединок с быком. Я решил драться с быком, потому что победить человека мне не составляло труда.

Кое-кто говорил, что видел живописную картину турнира в зале Маруяма кокайдо «собственными глазами». Это был главный инспектор Кёкусинкай в регионе Кансай, ныне покойный Ивамура Хиробуми. Когда проходил этот турнир, Ивамура усиленно тренировался в дзюдо. Случайно узнав, что в Киото будет проходить турнир по каратэ, Ивамура решил сходить посмотреть, и ему посчастливилось увидеть там каратэ в исполнении Оямы Масутацу. Далее я перелагаю то, что рассказывал господин Ивамура при его жизни. «Когда Ояма-сэнсэй вдруг появился в зале, все были очень удивлены. Что касается поединков, то я в то время совсем не разбирался в каратэ, но могу сказать, что большинство его противников проигрывали ему моментально. До настоящего боя и не доходило. На счёт раз Ояма-сэнсэй принимал изготовку, на два – блокировал удар противника, на три – проводил контратаку. Вот так и прошли почти все его поединки. Что касается телосложения, то сэнсэй был по тем временам рослым парнем, но и другие участники тоже были сравнительно крупные ребята. Так что побеждал не из-за своего превосходства в росте. Даже ничего не смыслящему в каратэ человеку были ясно видны его превосходство в силе и в технике. И ещё одна вещь меня поразила. По окончании соревнований я, в чрезвычайном волнении, смог пожать сэнсэю руку. Я думал, что у настоящего мастера каратэ рука должна быть твёрдая, как железо, но рука у сэнсэя оказалась мягкой, словно парча». Ивамура, на которого выступление сэнсэя Ояма произвело такое большое впечатление, после этого стал последователем Оямы Масутацу, бросил дзюдо и вступил на путь каратэ, и впоследствии ему было доверено руководство штаб-квартирой Кёкусин кайкан в регионе Кансай.
Впрочем, в зале, где проходил тот турнир, присутствовали не только «болельщики» Оямы, вроде Ивамуры. Те знаменитости из мира каратэ, что сидели в ряд в судейской коллегии, осыпали каратэ Оямы критическими замечаниями: «Да это не каратэ! Это же низменная драка (в оригинале «дзякэн» - «кулак зла»). Извращённое каратэ!».